В тот день, когда мы с Ним встретились, шел дождь.
Только потом я узнал, что дождь шел именно из-за него.
Каждый раз, стоило ему поддаться отчаянию или грусти – начинался ливень. Или
слепой дождь. Или была гроза, как будто он и был дождем. В любом случае, на
улице было очень мокро, а я не люблю такую погоду. Поэтому мне не хотелось,
чтобы он грустил.
Но, к сожалению, это происходило довольно часто. Он жил один
– и ему не к кому было пойти. Кажется, однажды он рассказывал мне что-то о
своих погибших родителях, но в тот день мне было немного не до того. И тогда он
грустил еще больше.
Поэтому мы и стали жить вместе. Он готовил мне еду, а я не
уходил от него, чтобы ему не было очень плохо. К тому же, мне казалось, что он,
несмотря на свой возраст, был ребенком. А как можно оставить ребенка одного, в
таком жестоком мире?
В общем-то, он был только рад, что я остался с ним.
Люди всегда обходили его стороной, поэтому мы никогда не
дружили с кем-то еще. Он всегда говорил, что ему все равно – а мне потом рассказывал,
что сильно переживает. Не знаю, зачем он так делал – может, так было задумано.
Я прекрасно видел, как он все больше и больше забивается в свое одиночество.
Ведь я, как и все мои предки, обладали способностью видеть то, чего не
позволено замечать людям.
Все дело было в том, что его окружала страшная огромная
черная аура. Она заполняла собой всю его квартиру. Даже улицу. Многие обходили
его стороной, ведь это была аура разрушения. И чем больше он винил себя за нее,
тем хуже она выглядела. Его аура разрушала все, что находилось у нас в доме –
энергетику, цветы на окне, здоровье и настроение друзей и животных, а порой эта
аура и убивала их.
Он всегда переживал из-за этого. Когда умирали цветы или его
домашние питомцы – он говорил, что лучше бы его убили. Мне жалко было смотреть,
как он грустит, поэтому я перестал спать с ним в комнате. В конце концов, я
тоже мог умереть, и этого он бы точно не выдержал.
Эта аура всегда становилась страшнее, когда он заболевал. Я
не знаю, что это была за болезнь, да и разбираюсь в этом плохо, но это было
страшно. Наверно, это была лихорадка. И она могла длиться очень много часов,
каждую ночь. Но почему-то он не пил лекарств от этой лихорадки. Как-то раз он
даже изрезал чем-то острым себе все руки, а потом разодрал шею и грудь, но я
тоже не понимал тогда, зачем это надо было делать.
В такие моменты мне становилось не по себе. И я уходил. Все
дело в том, что я всегда хочу быть один, если мне плохо, поэтому думал, что и
он хочет так же. Но когда я возвращался, он винил и обвинял меня в том, что я
его бросил. А иногда он так злился, что швырял в меня вещами, разбивал что-то,
бил стену… Я считаю, что виновата была та же странная лихорадка.
Так мы и жили, под одной крышей, пока в наш дом не пришли
перемены.
Это была Она. То ли он сам ее выбрал – то ли они оба выбрали
друг друга, но с тех пор она всегда жила с нами вместе. Теперь в доме нас было
трое.
Я знаю, иногда это случается, но поначалу я жутко ревновал.
Он совсем забыл про меня, когда она появилась. Все внимание было обращено
только к ней. И, казалось, ему совсем не нужно было другое.
Но постепенно мы все подружились. Кажется, у нас даже была
семья. И всем нам было в ней тепло и весело.
Я могу точно сказать, что он любил ее – ведь даже ко мне он
никогда не питал такой нежности. Хотя, чуть уже позже, я осознал, что понимаю
ее гораздо лучше.
Я помню те дни – они запомнились мне как самые счастливые,
что у меня были.
Иногда вечером мы ложились с ней спать в одно время – и
могли спать всю ночь. Могли спать и весь день. Я любил поспать, как, впрочем, и
она. Но стоило нам проснуться – он бодрствовал. День то был или ночь – казалось
бы, никогда не спал. Ложились мы, он говорил нам «спокойной ночи», а просыпаясь
он встречал нас улыбкой и этим странным словом, «охаё».
Было очень приятно так засыпать и просыпаться. Правда,
иногда было совсем иначе – он засыпал очень неожиданно и надолго. Мог спать
много-много часов и ничто не в силах было разбудить его. В такие моменты она
всегда говорила мне: «какой же он все-таки странный», и я был согласен с ней.
Каждый день он для нас готовил. Даже если приходил под
вечер, в белом халате и с растрепанной прической. Сначала готовил, причем так
серьезно и по-деловому, а потом начинал что-то кричать и возмущаться. Хотя чаще
он говорил тише. А порой и вовсе сам с собой. Вообще, он не любил разговаривать
много. Но если речь зашла о медицине или о том, что ему нравилось – его было не
остановить. Жаль, что я в этом совсем ничего не понимаю…
В тот день, когда она появилась у нас в доме, мне
показалось, что она совсем простая. Но это оказалось не так. В ее присутствии
он менялся. Иногда я думаю – а ведь никогда он не выглядел таким счастливым
раньше. Она могла сказать одно ласковое слово, могла просто быть с ним рядом –
и он начинал счастливо улыбаться. Его аура менялась, а цветы разрастались до
такой степени, что не помещались на окнах.
Я часто думал, от чего же это происходит. Наверно, она была
волшебницей.
Бывало, она, не стараясь, могла успокоить его, в каком бы
состоянии он ни был. И это тоже было удивительно. Со временем она так хорошо
научила его принимать себя, что я был в шоке некоторое время. Ведь раньше он не
просто не мог принять себя – он люто себя ненавидел. Ему доставляло очень много
боли то, что говорили ему люди и как видели его. Я не понимал, почему так было
– ведь он был хорошим и сильным, в нем не было плохого, да и тело у него было в
порядке. Но он и многие другие почему-то считали иначе. Тогда она обнимала его
и он сразу же успокаивался. Я знаю, она любила и принимала его так же, как я. В
один из таких дней он сам поверил в это.
Почти все время они проводили вместе. Даже кормил он ее с
рук, а если и не ложился – обязательно укладывал ее спать и ждал, пока она
заснет. Вдвоем они иногда казались мне единым целым, чем-то таким спокойным и
гармоничным. Особенно в те моменты, когда он как-то странно кусал ее в шею.
После этого они оба почему-то были счастливые, а у него даже проходила
лихорадка. Мне это все тоже было непонятно.
Все эти моменты были столь прекрасными, сколь ужасающими
были другие. Я никогда в жизни не видел,
чтобы кто-то так часто и сильно ругался. Они могли кричать друг на друга,
злиться, уходить из дома. От всего этого и мне было плохо, в доме невозможно
было находиться.
Порой, она уходила. Я понимаю ее, в отличие от него, ведь
чаще всего он бегал за ней как собака или преданный волк. Поэтому, я не понимал
его, а он не понимал нас. Она могла уйти, когда ей хочется и вернуться, когда
решит сделать так.
Но он не принимал это. Как и ее отсутствие. Каждую ночь, в
которую ее не было рядом с ним, шел дождь. Дождь был или на улице – или у него
на лице. Порой так много, что мне было не по себе.
И тогда все возвращалось восвояси. Аура менялась к худшему,
он переставал даже иногда выходить на улицу и делал много неприятных мне вещей
– курил, пил и глотал очень много лекарств. Я не знаю, зачем он пил их, но
после этого он иногда долго смеялся и улыбался. А мне не нравился такой смех.
Если ее не было долго – я думал, что он умирает. Мне трудно
было выдерживать все это, потому я снова уходил куда-нибудь подальше. А
вернувшись, все так же натыкался на обвинения и разочарованность с его стороны.
Когда она была с ним – он мог добиться всего. Но мог и
лишиться, потому что зависел от ее действий как ребенок. Я предупреждал его, но
он не хотел меня слушать. Я просил его, но он поступал иначе. За одну фразу «я
тебя люблю» он, кажется, мог отдать все на свете.
Им обоим не было больше одиноко. Мне казалось, что эта семья
– и есть настоящая, счастливая и целостная. Несмотря на все ссоры и проблемы,
что были между ними.
Она любила, когда он заботился о ней. А он любил заботиться.
Так любил, что иногда был вне себя от счастья. Мы никогда не понимали этого, а
он просто молча улыбался.
Так было каждый день. И
в доме никогда не было скучно.
Я знаю, он не любил солнца, но постепенно, меняясь, даже
научился иногда гулять на улице.
Однажды, они ушли вот так, гулять, а вернулся он уже один.
С того дня она больше никогда не появлялась в нашем доме.
Я не знаю, было ли ему плохо – дождь идти стал реже, на
улице и его лице тоже. А вскоре совсем исчез. С одной стороны так было лучше,
но вместе с ней, как я тогда подумал, ушла и его душа тоже. Поэтому дождя не
было. В его глазах просто больше ничего не отражалось, а это было хуже любой
грусти.
Думаю, вся проблема заключалась в его сущности. Дело в том,
что я могу любить сразу нескольких. А он, со своей преданной волчьей
психологией, почему-то любил только единожды.
Я побыл с ним после этого еще какое-то время. Но она не
возвращалась, поэтому ничего не менялось. И в конце концов, я решил покинуть
его. Ведь, если мне было плохо, я всегда оставался один, может, и ему стало
легче?
Я знаю, возможно кто-то будет обвинять меня за это. Но что я
мог тогда сделать? Вы знаете?
Ведь я всего-навсего кот…
Источник: |